Чиновники из Росрыболовства предлагают приморским компаниям добровольно отказаться от долей квот на вылов биоресурсов, если на протяжении нескольких лет их освоение было ниже 50-процентной планки.
Тем временем с планируемым введением квот в рыночный оборот в отрасли могут появиться новые рантье.
По данным статистики, в стране право на вылов водных биологических ресурсов имеют более 1,7 тыс. предприятий, но фактический вылов осуществляют не более 70% из них. Лишить законным образом долей квоты оставшиеся 30% компаний невозможно, т.к. они надежно защищены нормами Гражданского кодекса. Компаний-рантье, т.е. тех, кто продает часть выделенных долей другим компаниям, на Дальнем Востоке не один десяток. Ежегодно владельцы таких предприятий зарабатывают десятки миллионов долларов. Причем после того как поправки в закон «О рыболовстве...» закрепили доли от ОДУ на 10 лет, они получили многолетний источник дохода практически из «воздуха».
Юрий Рыбалкин, генеральный директор ЗАО «Морская инженерная компания»: «Они не имеют своего флота и не собираются его развивать. Куда выгоднее сидеть на диване и приторговывать квотами. Ведь ни для кого не секрет, что стоимость 1 т квот минтая достигает сегодня $400-500. И если у меня есть пароходы, но нет доли, а хочется, я обращаюсь к рантье. Например, чтобы купить 300 тонн, отсчитываю $150 тыс. Ухожу в море. Но мне надо вернуть деньги, оплатить издержки и получить прибыль. А 300 тонн не спасут. Поэтому в море приходится идти на перелов».
Уйти от теневого рынка можно, если ввести квоты в рыночный оборот, уверены чиновники. С этой мыслью они подготовили поправки в закон «О рыболовстве...», которые разрешат рыбакам использовать право на добычу в качестве залога при получении кредита. При этом доля в праве на добычу ВБР, выступая в качестве нематериального актива, может стать важнейшим инструментом для капитализации предприятий отрасли.
Максим Костин, начальник управления кредитных продуктов для юридических лиц Приморского отделения Сбербанка: «Данный документ еще предстоит подготовить. Мировая практика оценки квот существует, так что методика оценки будет разработана. Что касается залоговой базы рыбаков (береговые сооружения и флот), то сегодня Сбербанк принимает их в качестве обеспечения. Но для того чтобы реализовывать масштабные проекты, связанные с обновлением и модернизацией, действующих активов рыбной отрасли явно недостаточно. Задача непростая, но при этом очень важная, поскольку ее выполнение существенно повысит капитализацию отрасли и сделает ее еще более привлекательной в плане инвестиций».
Невидимый актив
Хотя в теории все выглядит перспективно, практика порождает множество вопросов. Если рассматривать долю как нематериальный актив, то необходимо ли предприятию отображать ее на балансе? И как в таком случае вести учет? Амортизация, себестоимость, налоги — судя по всему, бухгалтерам еще предстоит поломать голову. Непонятно и то, как оценить стоимость доли. Рыбаки предлагают ориентироваться на сумму, указанную в договоре купли-продажи. Банки вроде бы и выразили готовность принять рыночный подход, но вот беда: легальный вторичный рынок долей пока только в перспективах.
Георгий Мартынов, президент Ассоциации рыбохозяйственных предприятий Приморского края: «Пока в отечественном законодательстве предусмотрена продажа тех квот на аукционах, которые были отобраны в принудительном порядке. Причем относится это к тем компаниям, которые на протяжении нескольких лет осваивают квоты менее 50%. Ни одного аукциона еще не было. Однако сегодня Росрыболовство предлагает некоторым игрокам добровольно отказаться от квот».
Сейчас существуют два ключевых юридических препятствия на пути введения оборота долей.
Первое: в российском законодательстве не создана система стабильных вещных прав на природные ресурсы. Природные объекты не определены достаточно четко в качестве объектов гражданских прав. По мнению скептиков, установление принципов оборота долей через соответствующие поправки в отраслевой закон приведет к распылению законодательного усилия. Они рекомендуют увязать эту работу с общей переделкой Земельного, Лесного, Водного кодексов, закона о недрах и иного законодательства о природных ресурсах.
Второе: с бухгалтерской точки зрения, доля квоты не существует. Расходы на ее приобретение указаны в 97-м счете баланса, но не в отчете о прибылях и убытках. Баланс видит квоты, но они не отнесены ни к одному из существующих видов активов, поэтому пользователь финансовой отчетности не замечает, как квота генерирует прибыль.
Константин Кодолев, коммерческий директор ОАО «Дальрыба»: «Неофициально я понимаю, сколько стоит квота. Причем оценка моя объективная и существует независимо от субъективного мнения тех или иных людей. Возьмем, к примеру, компанию, у которой один пароход стоит $10 млн. Судно производит товарки на $50 млн в год. Если кредитоваться под оборотку, то посчитают $50 млн минус 50%. Т.е. $25 млн, тогда как в собственности предприятия из материальных активов только пароход. Почему? Просто, как показывает практика, пароход производит продукции на эту сумму. При этом учитываются и квоты. Но когда нужны деньги на оперативные нужды, квоты банкирами как отдельная часть не рассматриваются. Нонсенс».
В отличие от отечественного ПБУ, международные стандарты финансовой отчетности более доброжелательны к квотам. В МСФО 38 лицензии на рыболовство поименованы в качестве примеров НМА, а среди видов нематериальных активов, которые могут быть получены организацией через правительственные субсидии, прямо указаны квоты.
Михаил Войлошников, вице-президент НП «Клуб «Профессионал»: «Оценить квоты без жесткой привязки к добывающему судну практически невозможно. Например, морской транспортный грузопоток можно измерить в единицах провозоспособности того или иного судна или в количестве необходимых судов с учетом их провозоспособности. Водные биологические ресурсы также можно измерить производительностью промысловых добывающих судов».
Связанные обязательствами
«Квоты, особенно на валютоемкие объекты промысла, всегда были ликвидным товаром. Поэтому оценить стоимость доли не составит особого труда, — считает Рыбалкин. — В США выход товарной продукции из 1 т минтая на передовых судах доходит до $2 тыс.».
По сути, квоты — это актив, который дает рыбаку долгосрочное планирование и гарантированные права на вылов. Между тем, как и у любого актива, у него есть риски. Например, объемы вылова зависят от промысловой обстановки, имеют ярко выраженную сезонность. Не факт, что рыбак может освоить в достаточном объеме полученные квоты. Во-вторых, эффективность промысла зависит от качества проведенных научно-исследовательских работ, также от уровня наличия современного промыслового и поискового флота. А на чем ходят рыбаки — всем известно.
Рыбная отрасль испытывает реальный дефицит залоговых активов: оценочная стоимость основных фондов не превышает 35 млрд руб., а ежегодная потребность в кредитах оценивается в 65–70 млрд руб. Георгий Мартынов: «Предприятиям, кроме зданий и сооружений, нечего закладывать. Пока не ясен механизм реализации законопроекта. Понятно, что квота — реальный актив, но на каких условиях банковское сообщество согласно рассматривать ее в этом качестве?».
Юрий Рыбалкин: «Если не организовать доступ к ликвидности, кредитование под допустимые проценты и обеспечение, то рыбаки будут вынуждены обращаться в иностранные финансовые структуры. Там деньги найдут, и под гораздо меньшие проценты. Но кредитную историю имеют не все компании. Также при иностранном кредитовании рыбодобывающие суда оказываются связаны обязательствами по контрактам. Законодательное введение свободного оборота долей позволит использовать его в качестве залога, что повысит кредитоспособность предприятий. А если рыбаки заявляют о том, что квота — это неликвидный товар, значит, что-то здесь не то. Или боятся, что в качестве меры против неплательщиков банки начнут забирать квоты. И тогда на рынке вместо рантье-рыбаков появятся рантье-банкиры».
